Архитектура Москвы: 6 столичных домов в стиле эклектика

В здании, стоящем на Подсосенским переулке, до сих пор сохранились старинные палаты конца XVIII века, хотя нынешний его облик существенно изменился с тех времен.

Усадьба, изначально принадлежавшая фабрикантам Плавильщиковым, была куплена в 1839 году купцом Елисеем Саввичем Морозовым. В 1878-1879 годах его сын Викула Елисеевич существенно перестроил здание. Новый облик здания сочетал в себе разные стили: классический, русский, ренессансный. Главный аттик дома украсил картуш с буквой «М», что означало «Морозовы».

Следующие изменения произошли со зданием в 1895 году. Алексей Викулович, старший сын Викулы Елисеевича, пригласил молодого архитектора Федора (Франца) Шехтеля, который поработал над внутренним убранством усадьбы. Считается, что созданное Шехтелем внутреннее убранство дома ― одна из лучших работ архитектора. Здесь были спроектированы двусветный кабинет с лестницей на второй этаж, вестибюль в египетском стиле, а деревянные панели кабинета были оформлены большими живописными панно, которые создал известный русский художник Михаил Врубель.

Дом является одним из первых многоэтажных доходных домов Москвы конца ХIХ века. Его владелицей была немка Клара Кирхгоф.

Главной особенность здания в былые времена были «кружевные» балконы с ограждениями из чугунного литья. Однако после капитального ремонта эти элементы были утрачены, и кружева заменили стилизованные «под старину» новые ограждения.

Некогда одну из квартир в доме снимала сестра Антона Павловича Чехова Мария Павловна.

Дом с необычной архитектурой уже многие годы привлекает любителей русского театра.

Здесь проживал род купцов Бахрушевых, известных меценатов. Наибольшую известность получил Алексей Александрович Бахрушин. Именно он основал театральный музей. Любопытно, что купец начал коллекционировать театральные диковинки случайно. В 1890 году он поспорил с другим Купреяновым, кто из них за год сможет собрать больше вещей, связанных с историей русского театра. Спор выиграл Бахрушин.

Театр стал увлечением Бахрушина. Он скрупулезно собирал раритеты: посещал Сухаревский рынок и крупнейшие антикварные лавки Москвы. Музей Бахрушина стал центром театральной столицы: здесь собирались артисты, певцы, режиссеры, композиторы и писатели.

После революции музей продолжил свою работу. Спустя почти 10 лет после смерти хозяина, в 1937–1938 годах, здание было расширено и надстроено. В то же время несколько соседних построек по улице Бахрушина вошли в музейный ансамбль. В наше время коллекция музея продолжает пополняться.

Дом под номером 9, стоящий на Арбате, часто ставит в тупик прогуливающихся по столице, потому что он следует сразу за первым домом по улице.

«Литературная» судьба была уготована зданию с самого его рождения. В конце 19 века здесь открылась первая частная библиотека. Однако в 1875 году ее опечатали полицейские «по причине неблагонадежности». В 1906 году сюда заехали различные пролетарские организации, а чуть позже был открыт один из первых в России кинотеатр «Паризьен».

Примечательно, что «Паризьен» посетил Лев Толстой, который, однако, кино не одобрил.

Настоящую известность здание приобрело после революции. «Литературный особняк» стал обителью великих умов: поэтов, писателей и другой творческой интеллигенции того времени. Именно здесь впервые прочел поэму «Пугачев»  Сергей Есенин. Образ особняка известен и по роману Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Знаменитый «Массолит» располагался в доме, образ которого был навеян писателю именно этим зданием.

Закрытый в 22 году, особняк утратил свою литературную публику, но пустым не остался: спустя время здесь работает экспериментальный театр под руководством Фореггера, где знаменитый режиссер Сергей Эйзенштейн сделал свое первое оформление для буффонадского спектакля.

Скачки на этом месте проводились еще с 1831 года, уже через три года было выстроено первое здание бегового ипподрома. В последующие сто с лишним лет ипподром регулярно менял свой облик, пока в 1949 году не сгорел.

После этого события архитектору Жолтовскому было доверено восстанавливать здание. У него появилась изящная башенка в левой части и мощный восьмиколонный портик в правой части. Конные скульптуры, которые стоят до сих пор, ― то немногое, что осталось после пожара.

Арсений Морозов принадлежал к знатному роду и был миллионером. Однако от своих братьев, да и от общего окружения, он отличался тем, что никогда не интересовался искусством, не занимался меценатством, не занимал государственных постов. На одной заграничной выставке он познакомился с архитектором Виктором Мазыриным, которого многие сторонились из-за его увлечения эзотерикой и мистикой. В скором времени Мазырин принял заказ от своего нового знакомого на строительство дома в Москве.

Предметом подражания Мазырин выбрал знаменитый дом с ракушками Casa de las Conchas, стоящий в испанском городе Саламанка. От своего испанского прародителя детище Мазырина унаследовало, собственно, ракушки и оплетающие фасады реалистичные канаты. Вторым объектом вдохновения заказчик и архитектор выбрали португальский дворец Пена, построенный во второй половине XIX столетия по проекту немецкого архитектора Людвига фон Эшвеге.

Строительство здания началось в 1897 году и было закончено в рекордные сроки уже к концу 1899 года. Прозвище «дом дурака» подсказал московскому высшему свету, вероятно, сам Арсений Морозов. По словам миллионера, его мать Варвара Морозова в сердцах сетовала: «Раньше одна я знала, что ты дурак, а теперь об этом узнает вся Москва». И Москва, действительно, узнала.

Разбирающиеся в архитектуре говорили, что дом создан в псевдомавританском стиле. Говорили это, как правило, с осуждением, констатируя неудачную попытку Мазырина унаследовать от замка в Португалии пышность форм и помпезность. Но это самые скромные слова, которых был удостоен помпезный дом. О нем отзывались куда более резко. Так, писатель Владимир Гиляровский вспоминал эпиграмму, которую после появления замка сочинил какой-то городской остряк: «Сей замок на меня наводит много дум, /И прошлого мне стало страшно жалко. /Где прежде царствовал свободный русский ум, /Там ныне царствует фабричная смекалка».